Теперь мне трудно себе представить, что это очаровательное существо с большой белокурой головой и невинным немигающим взглядом небесно-голубых глаз, могло не вызывать умиления, но в то время, мое отношение к младшему брату сводилось к настороженному любопытству, периодически переходившему в восхищенное удивление. Обладая бесконечным запасом энергии и совершенно дьявольской изобретательностью, маленький террорист методично расширял сферу своих познаний, проверяя окружающую действительность на прочность. Каждая новая проделка обнаруживала все новые незаурядные способности в сочетании с полным отсутствием гуманистического начала — наука и эмоции несовместимы.

Опережая время, большинство проектов осуществлялись в режиме stealth – сосредоточенно молча, но иногда исполнителя выдавало тихое урчание «…дя-вадя-вадя-вадя…», свидетельствовавшее об особом усердии, и предоставлявшее небольшой шанс системам перехвата (в число которых, на правах старшего брата входил и я). Единственной относительно надежной защитой от постоянно нависавшей угрозы, было отвлечение бандитского внимания на что ни будь предсказуемое. Внутреннее чувство благодарности к детской телепередаче «Спокойной ночи малыши», ежедневно дарившей семье пол часа спокойствия, живо и по сей день.

Кроме мультфильмов, в анти-террористском арсенале был еще один вид оружия (теперь архаического) – диафильмы. Для непосвященных: диафильм это 36 мм пленка с фиксированными кадрами проектировавшимися на стенку с помощью настольного проектора. Просмотр диафильмов действовал на ребенка завораживающе, но в отличии от телевизора, требовал еще одного участника – демонстратора, каковым с большой вероятностью оказывался представитель эксплуатируемого класса, то есть я. Нельзя сказать, что я был в восторге от этого занятия, особенно в условиях сильно ограниченного дефицитом ассортимента диафильмов, но социальное положение не предполагало свободы выбора. По счастью, «малыш» великодушно принимал и даже приветствовал повторные просмотры.

Как правило, каждый кадр диафильма состоял из картинки и текста, количество которого варьировалось в широких пределах. В данном случае, текста было много – мелким шрифтом, не меньше половины кадра, на всех 36-ти. С одной стороны это позволяло подольше удерживать разбойника в литературном плену, но с другой — время то было мое … В общем, когда на следующий день ребенок потребовал повторного просмотра этого диафильма, я взбунтовался. Но, бунт продолжался недолго и закончился безоговорочной капитуляцией, поскольку жизненный опыт подсказывал, что альтернатива обошлась бы значительно дороже.

После появления первого кадра, я прочел несколько первых слов и мстительно замолчал. Почти без паузы, я услышал ангельский голос продолживший чтение. В первый момент я даже испытал облегчение – само поехало, но быстро понял — что-то здесь не так. Несмотря на возникшую тень сомнения, я был уверен, что ребенок читать еще не умел. Тем не менее, дочитав текст первого кадра, Димка потребовал сменить его на следующий и продолжил чтение. Сменяя кадры, я с изумлением следил за произносимым текстом, не находя ни одной ошибки. «Ты что умеешь читать?» — наконец выдавил из себя я — «Нет – я помню…».

В доме все были заняты своими делами и мой сбивчивый доклад о случившемся не привлек большого внимания. Лет через десять, когда Димкина уникальная память уже не была секретом, я поинтересовался тем как ему удается запоминать так много. Ответ был прост – «развешиваю тексты на окнах домов стоящих на пути между домом и школой, и потом их читаю. Дома большие, многоэтажные — места много».